Решив, что соседство с еще не обезглавленными трупами не безопасно, а именно такие пялились в потолок не мигающим взглядом красных шаринганов, я пополз дальше. Под руками я чувствовал шершавую поверхность татами, покрытую разным мусором, а кое–где и липкими пятнами крови, но я не останавливался, пока не оказался на улице. Бегло осмотревшись, метнулся в сторону ворот соседнего дома.
Быстро вытерев ладони об штору на входе, я осмотрелся. Внутри дома не было ни одного трупа и я решил остаться тут, пока сон не кончится.
Сидя в самом дальнем углу, я смотрел в большую дыру в потолке справа от меня. Так сказать, контролировал все входы и выходы.
Но отсидеться мне не дали.
— Нашел, — будто маньяк, протянул худой и жилистый парень в форме АНБУ, который только что выбил ногой хлипкие двери в зал.
Поначалу я подумал, что это Итачи, но потом узнал высокий каштановый хвост и маску. Точно такая же валялась у меня дома.
— Прячешься, как крыса по углам. Страшно, да?
— Это, скорее всего, даже не сон, а просто иллюзия, — прошептал я себе под нос.
Собрав волю в кулак и максимально гнусно улыбнувшись, я встал и спокойно отряхнулся. Грязь чудесным образом исчезла, тем самым подтвердив мои догадки.
— Да, честно говоря, поначалу испугался. Думал — я снова дома.
— Ты о чем, демон? — злорадства и уверенности в голосе Ируки слегка поубавилось.
— Я о доме, милом доме, — уже куда более уверенно сказал я, одновременно изображая ностальгию. — Смотрю: кровь, трупы везде, гарью пахнет, жрут кого–то без соли и перца — все так мило, по–домашнему. Неужели государственный праздник? А я не в парадном! Не праздную, не жру никого, не калечу и не убиваю! Позор! Что обо мне окружающие подумают?!
Похоже, морда Ируки под маской вытянулась, а глаза стали почти такие же круглые, как дырки для них в маске.
— Ты… ты врешь! Ты же простой гражданский, я знаю!
Качаю головой, будто с дураком разговариваю, который прописных истин не понимает, и мило улыбаюсь.
— Дурак, ты же меня сам демоном назвал, нет? — обвожу взглядом панораму видную сквозь развороченную стену, которая только что пропала вместе с забором под градом крупных огненных шаров. На землю в жирный пепел грузно обвалилось мертвое тело. А по улице прошел тип в серой маске с темными разводами в виде спирали вокруг единственного глаза в маске.
— Решил меня своим стра–а–ашным и крова–а–авым, — кривляясь, глумливо растягивал я слова, — прошлым напугать? То, что ты шакалил рядом с Хозяевами, — указал большим пальцем назад — в сторону, где последний раз видел типа в серой маске, — не делает тебя великим или хотя бы сильным.
Ирука, кажется, окаменел. Пока он тупил, я задумался.
Интересно, а тип в маске здесь — это непонятным образом живой Обито, как я читал в прошлом, или кто–то другой? Например — Мадара?
— Знаешь, о чем я думаю, — прервал я затянувшееся молчание, потирая подбородок.
— О-о чем? — заикаясь, спросил все еще зависший Умино.
— О том, что ты жалкий неудачник. Ты хоть шаринганов–то для себя наковырял? Вон, валяются бесхозные. Неужели не додумался? Или, скорее, просто струсил, а?
— Что? Н-нет, Данзо–сама… — проблеял растерявший всю уверенность оперативник Корня.
Ну, или то, что от него осталось.
— Данзо–сама то, Данзо–сама се, — передразнил я. — Да ясно все. Как ничтожный приспешник, ты отдал все хозяину, — издевался над ним.
Сунув руки в карманы, но не глубоко, чтобы можно было легко вытянуть, подошел ближе. Ирука наоборот, сделал несколько шагов назад, к дверям.
— Хороший песик… Жалкий, бесхребетный песик. Половичок, о который вытирают ноги. Но хоть понимаешь законы мироздания. Это похвально, — кивнул и пнул кусок черепицы, неведомо как оказавшийся внутри дома.
— Слабый служит сильному, — продолжил я поучать, — и питается объедками с его стола.
Ирука, сделав еще на пару шагов назад, замер. Но он справился с собой.
— Да ты сам не лучше! — завопил Ирука. От прежнего обличительного пафоса не осталось и следа.
Я хмыкнул, кривя рот в язвительной ухмылке.
— Ты также юлил перед Данзо и даже перед этой псиной Хатаке! — чуть ли не визжал Умино.
— Ага, — счастливо улыбаюсь острым, звериным оскалом и воображаю дальше, изменяя свой вид.
Из волос должны были показаться мохнатые серые уши, а глаза стать кислотно–зеленого цвета и светиться в темноте. Судя по тому, что Ирука отшатнулся, все выдумки воплотились так, как надо.
— А что тебя смущает? — становлюсь прямо перед ним и почесываю голову.
Рука наткнулась на что–то очень похожее на собачье ухо с жесткой шерстью.
— Так и должно быть. — сказал я, опуская руку, теперь покрытую серо–коричневой шерстью, — Прогибайся перед сильным, — изобразил поклон дворецкого из благородного английского дома, но головы не опустил, — выпрашивай у него подачки, — сложил лапы как собака изобразив преданный и умный собачий взгляд, — и жди, когда пока появится возможность предать Хозяина с выгодой для себя. — хлопнул в ладоши и развел руки, точно Тони Старк на сцене.
Ирука смотрел на меня, боясь пошевелиться.
— Тот кто низко кланяется и ударить может не выше пояса, — изобразил такой удар и деланно скривился, — в солнышко получить не так больно, как промеж ног.
— Так в чем между нами разница? — продолжал тупить Умино дико пялясь на метаморфозы, которые я учудил. А я продолжал ломать навязанную мне картину мира.
— В том, кретин, что я работаю на себя, — распрямившись, ткнул в свою грудь пальцем, — и помню о том, что нельзя упустить момент для выгодного предательства. А вот ты об этом забыл, жалкий червь. Помнишь, как я избил Хатаке? Помн–и–ишь? — злобно шиплю.
— Д–да–а… — делая шаг назад и сглатывая, блеял Ирука,
— Я помню, как ты радовался. А ведь ты сам бы не смог избить и унизить раненого шиноби Конохи, потому что ты бл–а–агородный — издевательски протянул я, чувствуя, что играю на пределе. — У тебя эти, как их там… Забыл это матерное слово. А! Идеалы! Тьфу, мерзость какая! — скривился будто раздавил в руке гнилую и червивую грушу.
Пусть я так не думал на самом деле, но роль требовала именно этих слов и брезгливой мины.
Стена за спиной Ируки тихонько, без шума и пыли, упала, как в старом шутере, а все вокруг поплыло, стало нечетким, словно в тумане.
— Чем ты меня решил напугать, Умино Ирука? — подошел к нему вплотную чуть ли не касаясь носом фарфоровой морды. Ирука, как ошпаренный, отскочил.
— Забавным клоуном в маске? Наивным дурачком Итачи, которого все использовали как хотели? Этой милой, такой домашней резней? — изобразил довольное урчание, — Или этим плотоядным цветочком?
— Ты… Я сражался! Я сильнее! Ты всего лишь…
Громким, злорадным смехом, исполненным в лучших традициях киношных злодеев, я прервал его бессвязный лепет.
— Демон, да? Ты же сам меня так назвал, — ухмыляясь высунул язык на бок, — Может, ты еще обратно свое тело хочешь?
Ирука сжимал кулаки в бессильной злобе, но ничего не делал.
А вот я, как умел, гнусно улыбнулся:
— А не–по–лу–чи-шь! — проговорив по слогам, показал язык. — А хочешь, — весело воскликнул, — я тебя прямо здесь убью, а? Хочешь умереть? Ведь хочешь?!
Безбашенно скалясь в маньячной улыбке, я представил как когти на руках начали светиться потусторонне–зеленым цветом. Взмах, светящийся, как от фонарика росчерк в воздухе и маска брызнула осколками, но ее кусочки исчезли, так и не коснувшись пола.
— Нет! — заслоняя руками лицо, крикнул Умино. — Прочь! Сгинь, демон!
— Я не сгину! Никогда! — рыкнул я, а бывший владелец тела пропал, не издав ни звука, будто его тут никогда не было.
Резко выдохнув, сжал зубы, опустив ставшие нормальными руки.
— Теперь это мой мир, — прошипел, зло пялясь в серую хмарь, — Не твой.
Какое–то время декорации еще держались, а затем пропали в черно–серой пелене, которая незаметно для меня стала светом, пробивающимся через закрытые веки.
Выдохнув весь воздух, что даже голова закружилась, я почувствовал настоящее тело. Под лопаткой смятый футон, нога во сне вылезла на волю. Брезгливо поморщившись, оттер грязную воду рукой, зевнул.
— С добрым, блин, утром, — прошипел потянувшись.
Сегодня, будто специально, склоки начались с новой силой. Я пытался как обычно решить дело миром, но, в конце концов, просто запугал скандалистов и разогнал их в разные концы каравана. За–дол–ба‑ли! Вконец.
Чувствуя себя котом, которому не дали почесать когти о шкуру противника, я весь день был дерганным и едва сдерживался, чтобы не начать материться. Зато до самого вечера тишина была идеальная, было слышно только буйволов, да лошадей, которые беспокойно вздрагивали и водили ушами стоило мне приблизиться.